На Ноб-Хилле Иеремия и Сабрина распахнули ворота и предложили всем желающим расположиться лагерем в их садах, пользоваться домом и готовить всем в одном месте, чтобы не создавать новых источников пожара. Сам Иеремия отправился во Дворец юстиции, чтобы участвовать в заседаниях «Комитета пятидесяти», который пытался наладить городскую жизнь. На следующий день они сменили свое местоположение, переехав на Портсмутскую площадь, и на этот раз Сабрина сумела настоять, чтобы отец взял ее с собой.

– Ты останешься здесь.

– Нет, не останусь! – Она упрямо посмотрела на отца. – Я поеду с тобой. Я хочу быть рядом с тобой, папа.

И она так твердо стояла на своем, что он смягчился и взял ее с собой. В комитете были и другие женщины, и все вместе они пытались сделать все возможное, чтобы помочь гибнущему городу. Это был самый ужасный момент в истории Сан-Франциско, и Иеремия отказывался верить тому, что происходило вокруг. Позднее в тот день ему сказали, что все особняки по одной стороне авеню Ван Несса были взорваны, чтобы спасти от пожаров хотя бы западную часть города. Хуже того, комитету пришлось покинуть даже Портсмутскую площадь и переместиться в отель «Фермонт», где его члены оставались до тех пор, пока огонь не достиг Ноб-Хилла. Вокруг отеля уже плясали грозные языки пламени, когда членам комитета удалось выбраться оттуда и приблизиться к особняку Флада. Затем Иеремия предложил использовать дом Терстонов, и его предложение было принято. Ноб-Хилл был со всех сторон окружен кольцом пожаров, которые стирали с лица земли некоторые дома, почему-то обходя другие. Когда в конце третьего дня «Комитет пятидесяти» покинул дом Терстонов, дом еще оставался невредимым. Сады, правда, уже дымились, деревья центральной аллеи обуглились и упали на землю, но сам фасад здания был почти не тронут огнем, так что, не считая ущерба от подземных толчков, дом был практически цел. Стоя в дверях своего прекрасного дома, Сабрина все еще не могла поверить в то, что произошло за последние три дня. Все это походило на ночной кошмар, который никак не кончался. Она подняла голову и посмотрела туда, где когда-то находился знаменитый купол, а отныне зияла дыра, сквозь которую темнело небо, затянутое облаками дыма. Странно, оказывается, уже вечер. Сабрина не знала наверняка, какой именно сейчас день недели, потому что этот нескончаемый апокалипсис продолжался уже несколько дней. На улицах раздавались рыдания и крики, все вокруг было усеяно трупами и умирающими людьми. Она уже успела перевязать сотни рук, ног и голов, помочь нескольким женщинам найти своих детей и настолько устала, что тяжело вздохнула и опустилась на ступени дома Терстонов, чувствуя упадок сил. Все слуги уже разбежались, но она знала, что отец находится наверху. Он тоже выглядел очень усталым. Подумав об отце, она решила посмотреть, как он себя чувствует. Возможно, ему хочется бренди или он голоден... Тогда она сходит на Русский холм, где располагается одна из походных кухонь, и принесет ему что-нибудь поесть. Он уже не молод, и события последних дней могли оказаться для него слишком тяжелой ношей.

– Папа! – позвала Сабрина, поднимаясь по лестнице.

Тут она услышала крики, доносившиеся снаружи, и поняла, что с огнем, охватывавшим Ноб-Хилл, не удалось совладать.

– Папа!

Она нашла отца в гостиной, в кресле. Отец сидел спиной к ней, но она сразу поняла, насколько он переутомлен. Она не видела его в таком состоянии со времени последнего наводнения на рудниках. Осторожно подойдя к отцу, Сабрина наклонилась и поцеловала его в голову.

– Привет, папа. – Глубоко вздохнув, она опустилась на пол у его ног, прижалась к руке.

Сколько же они пережили, начиная с той самой ночи! Впрочем, ни один из них не был серьезно ранен, а дом хотя и поврежден, но все еще цел. Рассказывали, что в здании оперы канделябры сорвались с крючков и рухнули на пол. Страшно представить, что бы могло произойти, начнись землетрясение немного раньше!

– Ты не хочешь чего-нибудь поесть, папа? – Она посмотрела на отца и вдруг оцепенела.

Ее поразил его застывший, невидящий взгляд. Девушку мгновенно охватило чувство неимоверного ужаса. Вскочив на ноги, Сабрина коснулась лица Иеремии.

– Папа, папа, скажи хоть что-нибудь!

Ни звука, ни движения, ни малейших признаков жизни! Он выходил из дома, чтобы посетить заседание «Комитета пятидесяти» в отеле «Фермонт», затем привел их с собой и поднялся наверх лишь тогда, когда члены комитета разъехались...

– Папа! – Отчаянный вопль Сабрины разнесся по опустевшему дому.

Она начала было трясти отца, но его тело вдруг безвольно соскользнуло на пол. Она прижалась к нему и затряслась в рыданиях. Иеремия был мертв. Он спокойно вошел в эту комнату, сел в это кресло... и умер! Ему было всего шестьдесят три, и он оставил свою дочь сиротой за две с половиной недели до того дня, когда ей должно было исполниться восемнадцать.

Всю ночь она просидела возле мертвого отца. Огонь достиг Ноб-Хилла и бушевал вокруг дома, но произошло какое-то чудо – дом уцелел. Пламя уже было подобралось к центральному входу и вдруг сменило направление. Настало утро, но Сабрина все еще не могла прийти в себя. Большинство пожаров в городе было потушено, а землетрясение прекратилось. Однако со смертью отца прежняя жизнь для Сабрины безвозвратно ушла.

Глава 21

До Сент-Элен Иеремию доставил погребальный кортеж, а дальше Сабрина повезла тело отца в Напу на пароходе. Повозка, присланная с рудников, поджидала их на берегу. Здесь же стояли несколько рабочих. Только тогда, когда повозка уже выехала на дорогу, ведущую к дому Иеремии, Сабрина увидела полтысячи людей, выстроившихся вдоль обочины. Они хотели проститься со своим хозяином, которого так любили и который столько лет давал им работу. Он тоже любил их: многих сам спас во время наводнений и пожаров, оплакивал погибших... и вот теперь они оплакивали его. Многие действительно плакали, не стесняясь слез, обнажая головы, когда экипаж медленно проезжал мимо них. Ханна стояла на центральной веранде, ее морщинистое лицо заливали слезы. Они застилали ее глаза, и Ханна с трудом разбирала, что происходит вокруг. Восемь человек сняли с повозки гроб и внесли его сначала в главный зал, а затем и в кабинет, где Иеремия жил на протяжении восемнадцати лет – до самой женитьбы.

Сабрина молча подошла к Ханне и обняла ее. Старая экономка расплакалась у нее на плече. Затем Сабрина вышла на улицу, чтобы пожать руки шахтерам в знак благодарности за то, что они пришли проститься с отцом. Они были немногословны, а потому так и не смогли толком рассказать ей о той любви и уважении, которые испытывали к Иеремии. Немного постояв перед домом, они молча поворачивались и уходили.

Сабрина вернулась в дом и, увидев в кабинете гроб из красного дерева, почувствовала, как ком подкатил к горлу. Ханна украсила гроб полевыми цветами, которые так любил Иеремия. Почувствовав, что еще немного и она не выдержит, Сабрина отвернулась и закрыла глаза. И вдруг пара сильных рук заключила ее в объятия. Очнувшись, Сабрина узнала Дэна Ричфилда. В течение многих лет он помогал отцу управлять рудниками, и Иеремия очень ценил его работу.

– Мы все глубоко потрясены, Сабрина. И мы хотим, чтобы ты знала, что можешь всегда рассчитывать на нашу преданность. – Глаза Дэна были устремлены на нее, и он не пытался скрыть слез.

Ричфилд снова обнял ее и через несколько мгновений отпустил.

Она отошла к окну. Где-то на кухне продолжала всхлипывать Ханна.

– Мне не следовало ездить в Сан-Франциско, Дэн.

Он поневоле залюбовался стройной фигуркой Сабрины, стоящей около окна.

– Не мучай себя, Сабрина. Он хотел, чтобы ты поехала в город с ним.

– Я должна была его остановить.

Она обернулась к Дэну. С этим человеком ее отец обращался как с собственным сыном. Дэну было тридцать четыре года, и он работал на рудниках Терстона в течение двадцати трех лет. Он был обязан Иеремии всем, что имел в жизни. Если бы не он, Дэн до сих пор копал бы где-нибудь канавы. Теперь же он работал на богатейшем руднике штата и в его подчинении находилось около полутысячи рабочих. Дэн великолепно справлялся со своими обязанностями.